| |
-И вправду, притягательность ее совершенно необъяснима. Ну ведь прав «Голос»,
писавший в 1879-м: «Зритель обязан слушать разговоры двух персонажей,
беспрестанно меняющихся: поговорят, поговорят и уйдут, а на смену им является
новая пара, через несколько минут уступающая свое место другой паре, и так все
пять актов».
Но странная парная монотонность бросает вызов режиссуре, и последняя не может
справиться с соблазном этот вызов принять. И состязание с пьесой выигрывает тот,
кому удается эту монотонную последовательность каким-то образом взять в аккорд.
Павлу Сафонову, создавшему по «Месяцу …» выпускной спектакль в Щукинском
училище, удалось нежно и мастерски. Позаимствовав из финальной реплики Натальи
Петровны ансамблевое «Прекрасные люди», он ведет синхронность звучания от
названия до зрительского ощущения.
Его спектакль динамичен, но не размашист, не развлекает внимание, но гудит
накапливающимся напряжением, сосредоточением страсти. Каждый из этих людей,
людей прекрасных, благородных, благополучных, почти осязаемо подобен атому
некоей большой живой молекулы, в каждом нарастает свойственная только ему
вибрация вокруг недостижимой точки покоя, в полях притяжения и отталкивания
соседних прекрасных атомов. Связи между ними протягиваются из самых уязвимых
точек атомарных душ, так что любая дрожь, любое движение за допустимый люфт в
одной душе отзывается острой болью во всех других. Текст пьесы почти
пантомимически переводится в движение взгляда, движение нюанса, маленького
периферического порыва, брызга воды, спонтанного поцелуя в ладошку, поцелуя
цветка, сорванного для другой, движение энергообмена в передаваемых из рук в
руки предметов – полифонично, так что каждый момент слышна нота каждого голоса,
и каждый голос различим и ярко индивидуален.
«Мы с вами разговариваем, точно кружево плетем...» Ольга Ломоносова, красавица с
мягким больным взглядом, тонкие деликатные нити отношений укладывает нежными
пальцами до исступленного желания разорвать это кружево горячечной рукой.
«Наталья Петровна, скажите мне, что с вами?»…
«А вы видали, как кружево плетут? В душных комнатах, не двигаясь с места…» Как
невыносимы любящие, как невыносимы любимые, этот ничего не понимающий, вечно
лишний в тонких материях муж со своей невозможной плотиной, хороший, как
работящий бобер из поучительных сказок. (Правда, ведает ли она, какие
сумасшедшие, в синем свете сны видит ее до отвращения уравновешенный супруг?..)
Этот Ракитин, зачем он послушен и зачем все понимает? Зачем так добр? Этот
Шпигельский, блистательный паяц с поразительно холодными глазами, зачем он
услужлив и зачем проницателен? Зачем так зол? Эта Верочка… нет, не надо сейчас о
Верочке… «Кружево – прекрасная вещь, но глоток свежей воды в жаркий день гораздо
лучше».
Глоток свежей воды, Наталья Петровна, прекрасная вещь, да как бы горло не
застудить. Студент Беляев – глоток воды с другой планеты, нет, с планеты-то
этой, из времени другого, нашего. Совсем теперешний студент, с фотоаппаратом, с
серьгой, в свитерке, в кармане, наверное, проездной да пустая пластиковая карта
из-под стипендии. Однокурсники подались на месяц кто в «Макдональдс», кто на
Соловки за экзотикой, а он – сюда, в дворянское гнездо. Затянуло, как в
компьютерную игрушку… Он вне этой живой молекулы, аутсайдер, наблюдатель, с
любопытством фоткающий «уходящую натуру», он – реактив, он – раздражитель. Даже
проснувшийся намек на интерес к ненароком побежденной женщине носит скорее
этнографический характер. Искренен, сочувственен и любопытен. Только все чаще и
чаще приклеивает к стене, как бабочек, фотографии экспонатов, прекрасные лица
прекрасных людей.
И чем он взял? Вроде ничем так особо и не хорош, не Белинский, не Базаров,
лягушек не режет, беззаботен, фейерверки делает, змеев пускает, белку на дереве
раскачивает. А только вот забава, белка будто и не в одиночестве оказывается,
будто вся прекрасная компания вцепляется ручками в кору, и у всех головы уж
кружатся, и всем больно, и всех уж мутит, и так разжать пальцы хочется, так
хочется, и несется душа в рай…
Верочка рук не отпускала. Благодетельница Наталья Петровна пришла, как сестра
милосердная, целуя пальчик за пальчиком, ладошки-то и разжала. И полетела
Верочка, как с огромных ярмарочных качелей. Смешная и трогательная, – «сегодня
поутру я была глупым ребенком». Счастливая и взволнованная. Гневная и свободная.
Горестная и окаменевшая – «сегодняшний день меня состарил»… Красная косынка,
привязанная к запястью, росчерком траектории фиксирует ее полет. Кружится по
сцене детеныш с жеребячьей грацией, баранками над ушами, туземным «куриным
богом» на шее, переполненный счастьем существования и предчувствием
влюбленности. Кружится взрослая женщина в бесформенном пальто, которой и
разрыдаться нельзя, и пережить нужно. К финалу, когда уже за пару дней
проскочила жизнь, миновав молодость, с прощальной беляевской запиской станет
кружиться Пьеро без возраста и пола – растоптанная, истерзанная, но условно
отмщенная соперница. Сколько по времени летят с качелей? Бедная моя Верочка.
Прекрасная моя Верочка. Удивительная Анна Ходюш. У нее вваливаются щеки,
огромнеют от горя глаза, она смотрит мимо сцены и мимо зала древним взором
старухи Пилар, вобравшим все знание о мире и о людях, о том, что любовь –
обманная страна, и о том, «фить как! вот как! козлика съели»…
«После третьего действия (знаменитая сцена Верочки с Натальей Петровной) Иван
Сергеевич пришел ко мне в уборную, с широко открытыми глазами подошел ко мне,
взял за обе руки, подвел к газовому рожку, пристально, как будто в первый раз
видя меня, стал рассматривать мое лицо и сказал:
– Верочка… Неужели эту Верочку я написал?!.. »
(М.Г. Савина, 1879 год).
Если кто подумал, что это намек, он угадал.
Большой живой молекуле вздумалось «в лес погуляти». Ей вздумалось глотка воды,
ей, всей, захотелось несовместимого с жизнью движения эмоций. И она исчезла. Не
распалась, как в пьесе, а взорвалась в болевом шоке на отдельных и уже не
связанными ни муками, ни привязанностями прекрасных людей.
Полтора столетия идейных баталий девальвировали не одну сотню идей. А биохимия
чувств этой такой частной несценичной истории не обесценивается ни временем, ни
эволюцией людской природы. Может быть, только интереснее и точнее становится ее
моделирование. Фить как. Вот как…
Елена Чибисова
|
